Моё происхождение и семья

Являясь дочерью короля Фридриха Вильгельма Iиз знаменитейшего рода Гогенцоллерн и его супруги Софии Доротеи Ганноверской, я претендую на обращение “ Королевское Высочество„.
Bкачестве старшей, рождённой в 1709 году, сестры моего на 2 года младшего, высокочтимого мною и всем миром брата Фридриха, которого по праву называют Великим, я имею преимущество перед всеми моими сёстрами.
Но несмотря на это, всем далеко идущим планам моей честолюбивой матери свести меня с наследником английского престола и сделать таким образом королевой Англии, никак не суждено было сбыться.

Моё прибытие в Байройт

Вместо того, чтобы стать королевой Англии, я очутилась в 1731 году в городе Байройтeв качестве супруги хотя бы вполне приемлемого Наследного Принца Фридриха, сына крайне неприятного Герцога Георга Фридриха Карла.

Первое впечатление от этого более чем провинциального, очень удалённого княжества, было для меня шокирующим. Весьма скромно проживали мы в запущенном Старом Дворце, пока , наконец, в 1735 году, не ушёл в мир иной мой свёкор, старый жадина и пропойца.

Как я созидала свой Байройт

С 1735 года, после смерти свёкра и перехода власти в руки моего супруга, я смогла, естественно, при его поддержке, начать превращение Байройта из сонного городка в истинную, конкурентоспособную княжескую резиденцию.

Я начала с того, что с размахом перестроила свою летнюю резиденцию Эрмитаж согласно своим собственным представлениям, придав ей глянца и роскоши, но одновременно сделав ее местом для уединения и креативных размышлений.

В 1748 году я смогла, наконец, отпраздновать открытие моего самого значительного и ценного объекта. Оперный театр, строительство и отделку интерьера которого я заказала самым лучшим и отнюдь не дешёвым архитекторам моего времени, Сант-Пьеру и Галли Бибиена, был с большим блеском открыт в честь и по случаю бракосочетания моей дочери Фридерики.

Как же преклонялись перед нами, передо мною и моим Герцогом, наши байройтские подданные, когда мы направлялись туда, чтобы посмотреть превосходные инсценировки опер! И , несмотря на то, что они иногда немного ворчали из-за огромных расходов, которые ложились и на их плечи, как же горды сейчас их потомки, которым я оставила такое мировое наследие!

Еще в том же самом году, заложив недалеко от крепости Цверниц прелестный природный парк среди скал под названием Санспарей, я доказала, что могу, и без больших затрат и усилий, воплотить свои познания в области китайской, западной и античной культур в каменные свидетельства моего мышления.

 

После того, как в результате  не очень нас опечалившего пожара мы потеряли Старый Дворец, я „получила удовольствие, самой придумать план своего дворца“.

Несмотря на сравнительно скромные средства, мне и здесь, как уже при строительстве Оперного театра, удалась конкуренция с королевскими строениями моего

родного города, удалось превратить Байройт в блестящий алмаз дворцово-репрезентативной архитектуры, что, как я полагаю, и через 250 лет будет привлекать сюда толпы туристов.

 

 

Мое увлечение изящными искусствами

Своими архитектурными шедеврами мне хотелось произвести внешнее впечатление, но в то же время я была страстно увлечена музыкой, искусством и литературой. В Эрмитаже я написала свои мемуары, в которых безжалостно свела счёты с агрессивными воспитательными методами моего отца, высокопарными брачными планами моей матери и холодным высокомерием моего любимого брата после его восхождения на трон.

Но несмотря на это, мы с Фридрихом продолжали писать друг другу тёплые письма, в которых философствовали обо всём на свете, сплетничали обо всём на свете, обменивались мнениями о  музыкантах и писателях.

И даже самый известный из всех, великий просветитель Вольтер, вёл со мной оживлённую переписку, где я призывала его к примирению с Фридрихом, а он хотел при моём содействии восстановить мир между Францией и Пруссией.

Его трагедия „Семирамида“ (Semiramis) вдохновила меня к созданию оперы, в которой светит солнце Просвещения, как и в моей, насквозь пронизанной философией, опере „Л`Хуомо“ (L´Huomo), которую я поставила годом позже, в июне 1754, в честь приезда моего брата в Байройт.

Известные женщины античности, как Семирамида и Клеопатра, являются излюбленными мотивами картин, которые я коллекционировала с такой же страстью, как и античные скульптуры, лично приобретённые мною во время моего путешествия в Италию.

Однако, мне пришлось завещать это наследие моему брату в Берлин, поэтому коллекция доступна для посетителей только там.

А вот в живописи я была в прямом смысле дилетантом; с карандашом и кистью в руке обращалась к знаменитым женщинам античности, как Клеопатра и Лукреция, фигурам-жертвам,  к которым я испытывала душевную связь.

 

 

 

 

Мои стремления в области политики

Когда мой супруг в 1735 году перенял власть в Байройте в свои руки, мне, как дочери короля, естественно,  хотелось быть не жертвой, а действующим лицом, принимать участие в управлении делами –  незамедлительно последовал первый семейный крах. Но это не удержало меня от

дальнейшего вмешательства, желания служить моему маленькому герцогству, в прямом смысле зажатому между большими государствами Пруссией, Австрией и Францией. Таким образом я активно поддерживала своего супруга в его политике лавирования в обеих Силезских войнах и во время Семилетней войны – нередко к неудовольствию моего высокопоставленного брата-короля.

В 1743 году, с основанием университета в Эрлангене, я добилась стабильного успеха в области образования, по моей рекомендации был назначен первым его канцлером Супервиль и  – неслыханно! – я лично предложила профессорам чрезвычайно актуальные на тот момент философские и религиозные тезисы о способности материи к мыслительной деятельности в качестве темы для вводного учёного диспута при открытии университета.

 

 

Моё путешествие в Италию

Как я узнала, против моей воли были опубликованы не только мои мемуары , но и дневниковые записи об одном путешествии, которое в 1754/55 годах привело меня во Францию и в Италию.

Как хорошо, что даже своему дневнику я не доверила истинные причины этого путешествия! Мои подданные знали только о поездке с целью отдыха в Монпелье. В действительности же и во Франции, и в Италии я вела тайные переговоры с влиятельными политиками и даже с Ватиканом в преддверии Семилетней войны, чтобы хоть однажды доказать моему Брату Фридриху, что я тоже наделена политическим чутьём. И при этом не имеет никакого значения, что я привезла домой больше античных сувениров, чем политически значимых успехов.

Из моей личной жизни

И в конце своего повествования я позволю вам ненадолго заглянуть в мир моих душевных переживаний.

Тот факт, что моя любимая фрейлина украла у меня сердце моего супруга, был уже достаточным ударом, но то, что она хотела не только делить с ним постель, но и заменить меня в качестве его политической советницы, зашло слишком далеко – мне пришлось удалить ее из штата придворных.

Что касается меня самой, то я решительно отвергаю всяческие слухи по поводу моих, якобы имевших место, интимных отношений с такими людьми, как Катте, другом моего брата, и даже с одним из членов Байройтского Тайного Совета. И это чистая правда, как является правдой и всё то, что написано в моих мемуарах.

И в заключение я должна внести ясность в ещё одну маленькую деталь. Естественно, я так же сильно любила свою болонку Фолихона, как брат любил свою. Но когда мы от имени обеих собачек сочиняли за них их знаменитые любовные письма, то это было ничем иным, как литературной игрой, ролевой инсценировкой, которая не имеет ничего общего ни с нашими собственными чувствами, ни с чувствами наших собачек.